[icon]https://forumupload.ru/uploads/0016/02/3b/23/941123.jpg[/icon]
Когда Фабио, отряженный господином Иемицу в качестве доверенного лица главы CEDEF на банкет, обменялся рукопожатием и парой любезностей, от которых сводило скулы и возникало ощущение, что некое отверстие вот-вот слипнется, Орегано решила воспользоваться секундным промедлением перед променадом вдоль уставленных едой столов, единственная цель которой была лишь раззадорить, ибо есть на таких приемах не то чтобы прилично — прилично в данном случае размахивать шпажкой с канапе с таким видом, будто собрался отправить оную в рот исключительно для того, чтобы уважить хозяина вечера и его шеф-повара, но аппетита нет и никогда не было, прямо-таки как у Хранителя Грозы Варии чувства прекрасного.
— Прошу прощения, — улыбнувшись выдрессировано мило, если даже не кокетливо, — отойду буквально на несколько минут.
Это была не просьба отпустить, это была констатация факта. Фабио вполне мог рассчитывать на то, что Орегано сбежит, ибо основная миссия её в общем-то подошла к концу, поскольку молодой человек попал-таки на мероприятие, куда так рвался всеми фибрами души во славу босса и партии в целом. По правде говоря, блондинка даже не корила себя за мысли о том, что запереться в туалете не такая уж плохая идея, а звучит как вполне себе годный план, надо только умыкнуть у какого-нибудь зазевавшегося официанта бутылочку хорошего вина, и тогда вечер можно будет спасти.
«Соберись, дочь самурая. Таков путь», — подумала про себя Орегано, пробираясь в сторону уборных. Пробираться, правда, пришлось неторопливо, справляясь с истинно женским рефлексом сбившего центра тяжести, делавшего походку, быть может, и чуть более соблазнительной, но куда менее стремительной. Но с каблуками, как с собаками и вредным принтером — главное не показывать, что ты торопишься или их боишься, иначе они тебя сожрут.

Девушка не успела открыть дверь, та едва ли сама не прилетела навстречу и без того многострадальному носу. Орегано успела сделать шаг в сторону, машинально выставив вперед руку, а после на неё вылетела весьма озадаченная синьорина, бормочущая что-то про бардак и безобразие. Неужто прекрасные леди уже умудрились припудрить свои носы так, что всё не поддается восстановлению? Подумать только, а ведь вечер только начался.
Орегано осторожно заглянула внутрь, в небольшой комнатке было на удивление пусто, а следов погрома или упомянутого бардака и безобразия не наблюдалось, только ровный ряд сверкающих чистотой раковин и зеркала, да несколько дверей, ведущих в помещения, что очевидно, с ещё более интимной обстановкой. Но прикрыв за собой дверь, златовласка поняла, что было здесь пусто, но не тихо.
Она замерла, прислушиваясь.
Тряхнула головой. Да нет же, показалось. Сделала несколько бесшумных шагов в сторону дальней двери.
Да нет.
Не показалось. Этот голос невозможно было перепутать.
Обычно Орегано вела себя весьма тактично, не задавая людям вопросов навроде «какого хера ты забыл в женском туалете?», «ты, что, конченный?» и проч., и проч. Как минимум потому, что это было невежливо, а во-вторых, выглядело вторжением в чужую жизнь. А чужая жизнь Орегано не то чтобы интересовала. Ей бы и сейчас, наверное, пройти мимо, сделав вид, что ничего не слышала, порадовавшись, что и не видела. Однако тон и слова Скуало создавали впечатление, что капитана Варии то ли изрядно потыкали ножом, то ли прилюдно изнасиловали с особой жестокостью, а то и всё вместе. Словом, звучал Суперби так, будто помощь ему не помешает.
И несмотря на их разногласия и сомнительные товарищеские отношения, Орегано, хоть и не была таким уж заядлым альтруистом, осторожно повернула ручку двери и приоткрыла ровно настолько, чтобы не получить моральных травм. Ни ей, ни ему. Только чтобы агента было лучше слышно.
— Скуало… — осеклась. Что в данном случае следует сказать? «Какая неожиданная встреча?», «Тебе одолжить патрон?» или «посмотри, пожалуйста, помада не размазалась?». — Извини, что вмешиваюсь… Тебе, случаем, помощь не нужна?

Ответ из-за двери проследовал незамедлительно, так что если у кого-то и могли остаться сомнения в том, что каким-то неизвестным ветром в женский туалет занесло Второго Императора мечей, то сомнения эти унесло каждой буковкой, кои, кажется, едва ли не выплевали.
Можно было понять Скуало. Вернее, попытаться предположить, что именно движет им в сей скорбный час, ибо едва ли он от хорошей жизни совершил такой маневр. Зачем и для чего? Нет, жизнь в Варии, конечно, то ещё приключение для нервной системы, однако Хранитель Дождя никогда не подавал виду, что в один прекрасный день окончательно слетит с катушек, чтобы вместо того, чтобы отпиздить проблемы и накричать на них, спрятаться в туалете, да еще и женском. Некоторые делали ставки, что он умрет от разрыва жопы сердца, ибо молодое поколение офицеров отряда элитных убийц давало для подобного развития достаточно поводов, кто-то ставил на то, что Суперби словит шальную пулю на задании.
Как же далеки они все были в своих догадках.

Перед тем, как дверь с силой захлопнется, едва не ударив Орегано по плечу, агент уловила журчание. Совсем не похожее на то, что сопровождает естественный, всем известный процесс организма. Судя по тону мечника, это вполне мог быть фонтан слез, однако златовласка сделала вывод куда более приземленный, не понаслышке зная горячий нрав варийского капитана. А ещё она видела, сколько Вария тратит на новую мебель. Поэтому съехавший набок и разбитый вдребезги унитаз не вызывал удивления. Скорее сочувствие.
«Он же мог себе и располосовать что-то», — с ужасом вдруг думает девушка, даже не сделав шага в сторону от двери.
И вроде бы теперь даже картинка сходилась. Почти. Во всяком случае, агрессия и нежелание выходить объяснялись тем, что Скуало покалечился о фаянсового друга.
Сначала проиграть школьнику, а после в неравной борьбе — обездвиженному толчку. Что дальше? Его убьет упавшая с полки пачка с кукурузными хлопьями?
Орегано не то чтобы испытывала нежные чувства к Суперби. Уважала — да, признавала таланты и где-то в глубине души восторгалась упорством, мастерством и стратегическим гением — однозначно. Но сейчас женское сердце болезненно сжалось.
«Дева Мария, надеюсь, ничего серьезного… Но зачем… Зачем он разговаривал фальцетом с этой тошнотворной интонацией?».

Итальянка медлит.
Сначала она думала, что стоит воспользоваться излюбленной техникой общения Варии: наорать погромче, приправив оскорблениями, дабы разбудить гнев и ярость, что являются одними из лучших мотивов для активных действий. Но спустя секунду возникает мысль, что вопрошать властным и строгим тоном, насколько отличная идея — выебываться здесь и сейчас, едва ли поможет делу.
Быть может, следует быть мягче и взывать к здравому смыслу? Скуало импульсивен, но далеко не дурак, он умеет раскинуть мозгами не только в буквальном смысле (раскидывать розоватые «извилины» скорее забава для Бельфегора).
К тому же, Хранителя Варии явно должно сбить с толку то, что с ним разговаривают, как со старым другом, и проявляют заботу.
Наверное.

— Я-то уйду, но следующая девица, которая сюда заглянет, может оказаться более впечатлительной и болтливой. Едва ли ты будешь рад, когда сюда на чьи-то визги сбегутся и гости, и обслуга, и потом…
Что будет потом Скуало узнать было не дано. Во всяком случае, прямо сейчас, ибо дверь открылась, и внутрь впорхнули две громко смеющиеся особы. Поймав на себе их взгляд, в котором вдруг начали проглядывать зачатки интеллекта, способного к построению причинно-следственных связей, Орегано повернула в их сторону голову. И поняла, что надобно этих барышень отсюда увести. А может (если придется) и выпнуть.
— Дамы, — улыбка у неё выходит вряд ли такой уж любезной и дружелюбной, агенту CEDEF, увы, далековато до Кикё. — Прошу вас пройти на второй этаж. Зеркало там побольше, а свет ярче.
Приправа видела, как обиженно оттопырила нижнюю губу девица, что стояла слева. Было очевидно, что деликатная просьба эффекта не возымеет. Орегано могла бы применить физическую силу и угрозы, но тут явно начнется разговор из серии «да ты знаешь, кому я сосу», а таких подробностей блондинка на ночь глядя знать не желала, дабы окончательно не уверовать в то, что единственный логичный финал её жизни — уход в монастырь, прочь от всего мирского, грешного и грязного.
— У моей подруги, — понизив тон и чуть подавшись вперед, произнесла Орегано доверительным шепотом, — … в общем, лучше бы она не ела те устрицы на обед… Поверьте, вам лучше этого не слышать.
Красноречивый взгляд, извиняющееся выражение лица да пожать плечами, мол, сейчас затишье перед бурей, если хотите поправить макияж, а не приобрести моральные травмы, топали бы побыстрее отсюда.
Хвала богу, что намек оказался достаточно прозрачным. А причина достаточно весомой, чтобы на женских лицах появилось выражение, в коем читалось недоумение и брезгливость, но никак не сочувствие. И всё же они неторопливо развернулись и засеменили к выходу, а Орегано едва сдерживалась, дабы не подталкивать их в спину.

Щелкнул замок весьма сомнительного качества, златовласка машинально подметила, что выбить эту запертую дверь куда проще и быстрее, чем вскрыть с помощью пары отмычек. Но всяко лучше, чем подпирать её одиноко стоящей шваброй.
— Я закрыла дверь, сюда никто не войдет, — произносит, вновь подойдя к той самой кабинки. Из промежутка между полом и дверью показалась вода. Скуало, однако, показываться не торопился.
— Не скажу ни слова, — продолжает всё тем же спокойным, вкрадчивым тоном, — не буду задавать вопросов. Забуду, что здесь увидела. Обещаю.
Пожалуй, следовало поклясться. Не потому что более торжественно и красиво, а потому что для Суперби подобное, наверное, было бы весомым аргументом. Обещания нынче мало стоят, а за нарушенную клятву ещё можно потребовать чужой крови. Но Орегано всего лишь обещает. Ей хочется думать, что в глазах Скуало её слово что-то да значит. Пусть они не были товарищами, но поводов называть её лгуньей, агент вроде бы не давала. Для ненависти, злости, обиды — пожалуй, да. Но не для клейма обманщицы и лицемерки.
— Я просто хочу помочь.

[icon]https://forumupload.ru/uploads/0016/02/3b/23/941123.jpg[/icon]

Стоя подле двери, будто влюбленный кавалер в ожидании своей дамы сердца перед выпускным, Орегано напрягает слух, девушке кажется, что за звонким журчанием воды она слышит тяжелое дыхание и отдаленный шум мыслительных процессов, вернее будет сказать, переговоров, которые Скуало вел у себя в голове. Наверное, он выбирал между двух зол, несмотря на свою схожесть с ещё одним патлатым беловолосым мечником, любящим подбирать и уносить в свой замок чужих детей королевских кровей. Для Геральта из Ривии зло есть зло, среди которого лучше не выбирать вовсе, но для Второго Императора мечей, кажется, выбор сделать всё же возможно.
Дверь в кабинку наконец-то открывается, но Орегано смотрит себе под ноги, делая ещё один шаг назад, ибо вода, просачивающаяся сквозь узкую щель между полом и деревянным плотном, норовила подмочить не только репутацию варийского капитана, но и туфли агента CEDEF. И когда блондинка поднимает голову, а взгляд аметистовых глаз ползет вверх, вниманию девушки сначала предстает женская обувь внушительных размеров, капрон со следами воды и задранный подол длинного платья, а лишь потом декольте, стекающую по щекам тушь и злой взгляд серых глаз. Что там говорят про Дождь? Успокаивающий и смывающий? Сейчас Скуало больше прочих походил на того, кто хотел бы навеки упокоиться, чтоб прах смыло кхуям речной водой в весеннее половодье, как водруженные венки и букеты с цветами с могил кладбища, неосторожно расположенного подле водоема. На счастье мечника, Орегано умела держать лицо, даже если перед ней из пены морской выходил стратегический капитан Варии в подмоченном платье. Пусть скажет спасибо Турмерику, что долги годы своими выходками помогал превратить девичье хладнокровие в безупречную маску сдержанного вежливого интереса или вовсе безразличия — сейчас златовласка лишь вопросительно приподнимает левую бровь. И то, не из-за недоумения, на которое Скуало был вправе рассчитывать, а скорее обозначить собственную озадаченность по поводу фронта работ. А он явно намечался немалый.

Пока Скуало бредет в сторону раковин и зеркал, явно проживая стадии депрессии и принятия разом, агент, не вымолвив и слова, весьма неаккуратно скидывает туфли и отшвыривает их в сторону. Несмотря на то, что вариец ещё пока держал себя в руках, не утонуть, но значительно испортить и без того безрадостный вечер, шансов оставалось предостаточно, а посему избавиться надо было хотя бы от одной проблемы. Орегано шлепает по мокрому полу в кабинку, подобрав до самых колен левой рукой подол своего черного платья, а маленький клатч зажав подмышкой, дабы, кое-как достав до нужного рычажка, перекрыть воду и остановить всемирный потоп, который, конечно, в библейском смысле этому сборищу честных и добропорядочных людей совсем не помешал. Холодная вода ни разу не бодрила, лишь заставляла чувствовать то, как неприятно прилипает капрон к коже, а собственное тепло уходи в надраенную до блеска кафельную плитку. Теперь они со Скуало были почти в равных позициях, и пусть только ляпнет, что златовласка шлепает босыми ногами в толчке для шлюх расфуфыренных толстосумов не по доброте душевной, а из желания поржать. Быть может, его привычное окружение — вариейцев — похожее порой на стаю мультяшных гиен, происходящее бы позабавило, но Орегано не хочет смеяться. Подойдя к раковине, на которую тут же кладет свой клатч, подняв взгляд на отражение Суперби, включает воду и принимается мыть руки — дурная привычка, которая, кажется, является признаком какого-то там психического расстройства.

— Чуда я не сотворю, — бумажное полотенце летит в урну, — но постараюсь привести в божеский вид, чтобы можно было отсюда выйти.
Женские пальцы коснулись скул, Орегано мягко поворачивает голову Скуало влево и вправо, оценивая масштаб катастрофы, подмечая, что потекшая тушь — не самая большая проблема.
И только потом они встречаются взглядом. Итальянка до этого самого момента игнорировала эту самую затаенную просьбу, столь несвойственную Второму Императору мечей. Обычно у Суперби даже комплименты звучали как угроза, а просьбы воспринимались приказами к действию, однако сейчас Скуало не приказывает, не кричит и даже не скалится. Лишь молча смотрит на ту, кому, наверное,  не без удовольствия в определенные моменты их общего прошлого желал открутить её блондинистую голову. Орегано кажется, что если она позволит себе показать, что уловила эту самую просьбу, капитану Варии станет ещё гаже на душе — он ведь и так наступил на глотку собственной гордости. Пожалуй, это будет пинком лежащего на земле. Синьорина-приправа не отличалась особым состраданием, но сейчас не видела поводов держать его в узде. Несмотря на то, что было в далеком прошлом. Несмотря на то, что Вария позволила себе чуть больше пяти лет назад.
Чуда Орегано действительно не сотворит. Но итальянка была не настолько безнадежна, как представлял себе всякие расфуфыренные сеньоры. Во всяком случае, явно лучше самого Суперби (а если оно не так, то, конечно, к стратегическому капитану Варии сейчас появится ОЧЕНЬ много вопросов).

— Сними туфли, чтобы мне было удобнее, — убирает руки от его лица, а после тянет одно за одним бумажные полотенца. Могла бы и сама надеть туфли обратно, тогда сравнялись бы в росте, только вот Орегано не думает, что это хорошая идея — ноги-то мокрые, а вытирать их насухо прямо сейчас не то чтобы самое время.
— Если у тебя есть что-то с собой, выкладывай, — сама вытряхивает из клатча то, до чего в самых смелых пряных фантазиях не должно было дойти, то бишь косметики.
Даже интересно, Скуало просто намарафетили и выпнули в этот жестокий мир, шлепнув по заднице на удачу, или из жалости положили хотя бы тушь. Но то, что марафетили с любовью к ярким краскам и, вероятно, в попытке сделать черты неузнаваемыми, было ясно. Только зачем? Пока выходило, что Суперби до сих пор не знает, кому можно проигрывать желания, а кому — нет. Быть может, Орегано скучно живет, но уж она бы точно не решилась ставить на кон нечто подобное боссу Варии. Чтобы не закончить вот так вот: пиная ни в чем неповинный унитаз, выряженной на манер дорогой эскортницы.
С другой стороны, Скуало хотя бы проспорил или проиграл в карты.
Орегано на это отправили, обозвав «важной миссией».
И если честно, вопрос, чей босс хуже, так и повис в воздухе. И ответ на оный блондинка находить не желала. Во избежание ненужных разочарований.

— Смотри вверх, — она прижимает левую ладонь к его щеке, заставляя зафиксировать голову в одном положении, а правой рукой осторожно убирает темные разводы.
— Вверх! — повторяет требовательно. — Не моргай. Думай о том, какое вино мне за это подаришь.   
Скуало же явно не поверит в то, что Орегано на сегодня — ангел, спустившийся с небес, дабы помочь ему исключительно из своего неукротимого человеколюбия. Они с Дино были в родстве, но не в настолько близком, чтобы ореол святости босса Каваллоне распространялся даже и на неё. Пусть капитан Варии думает, что хоть бес, хоть сам дьявол, которому не нужна его жалкая душонка. А вот бутылочка хорошего вина, пожалуй, приемлемая и подходящая цена. Во всяком случае, подобное отношение к делу должно примирить Суперби с происходящим. Он всё же вырос и жил не там, где совершают добрые, безвозмездные поступки.
[icon]https://forumupload.ru/uploads/0016/02/3b/23/941123.jpg[/icon]

[icon]https://forumupload.ru/uploads/0016/02/3b/23/941123.jpg[/icon]

Скуало непривычно тих, молчит да и только, даже во взгляде стальных глаз нет и толики возражения, хотя Орегано ещё со школьной скамьи казалось, что противоречить чему-либо из одного принципа — суть мечника, который предпочитал всё делать по-своему. Ей казалось, что если рай и ад не окажутся иллюзорными концепциями, если Скуало каким-то чудом окажется меж розовощеких и голожопых херувимов, то со словами «божеблядь» и демонстрацией среднего пальца пойдет искать лестницу вниз, ибо не нужны ему подачки и вертел на своем мече райский сад с его обитателями, скучными, пресными и унылыми. В конце концов, явно не там Варии устраивать загробные вечеринки.
Но Суперби соглашается со всем, что говорит Орегано, хотя периодически (со времен выпускного) на манер своего босса и цедит сквозь зубы презрительно что-то о крысятном агентстве, припоминает сломанную о хребет швабру и то небольшое недоразумение, случившееся во время и после конфликта колец между Варией и CEDEF. Прошло уже больше четырех лет с того момента, воспоминания по своему обыкновению подыстрепались, освобождая место под новые яркие впечатления. Но итальянка думает, что они оба помнят. Всё помнят. Но достаточно подросли для того, чтобы воспринимать всё с меньшим пылом и эмоциями — ведь если подумать, каждый делал свою работу, выполняя приказы того, кому поклялся в верности. И кто виноват в том, что они оказались по разную сторону баррикад в тот момент? Главное, что сейчас они на одной стороне. И не только этим вечером.
Хотя очень хочется сказать: особенно этим вечером.

Орегано старается не давать ему лишних поводов для волнений, понимая, что сейчас капитан Варии может истолковать любой жест и взгляд по-своему, сделать неправильные выводы и вспылить. Видит, что Скуало справится и без её едких комментариев, что выест сам себе мозг чайной ложкой, проклянет тысячу раз и спустя года будет просыпаться в холодном поту, когда собственный разум подкинет в насмешку в беспокойные сны картинки из воспоминаний сегодняшнего вечера. Девушке кажется, что она его очень даже понимает, ибо чувство стыда и вечной тревоги очень долгое время сопровождали её саму.
Агент хорошо помнит, как стояла в задрипаном туалете на заправке без штанов, пока Турмерик пытался с помощью водки и набора тейпов сделать так, чтобы напарница добралась до Палермо в пригодном для жизни состоянии после ножевого ранения. Тогда кровь не прилила к щекам только потому, что стекла на резиновый коврик казенного авто и осталась мелкими каплями на дороге в Сардинии да пиджаке самого Турмерика. Однако…
Орегано попыталась представить, обратную ситуацию: Скуало застукал её в мужском туалете, с отклеивающимися усами и вывалившейся из ширинки палкой колбасы (кажется, мальчики себя позиционируют обладателями как минимум Брезаолы, если не Мортаделлы). И откровенно говоря, выходило всё ещё не так плохо, как обстояли дела сейчас у варийского капитана.
Пожалуй, на месте Суперби девушка задумалась бы о перспективах харакири пилочкой для ногтей.

Орегано не прерывает своего действа и не смотрит мечнику в глаза, когда тот пытается что-то объяснить. Блондинка всем своим видом показывает, что Хранителю Дождя ни к чему беспокоиться за чужой мыслительный процесс — итальянке некогда размышлять над тем, что привело Второго Императора мечей в кабинку женского туалета в весьма если не экстравагантном, то абсолютно точно запоминающемся виде.
«Я прикрою тебя в случае чего», — и только в этот момент женская рука замирает, а взгляд аметистовых глаз встречается со стальным.
Мягкая улыбка в знак благодарности. Но нужно быть совсем уж безглазым дураком, чтобы не заметить затаенную горечь.
— С твоего позволения я придержу твое щедрое предложение для другого случая, — не то чтобы CEDEF так уж упало обращаться за помощью к Варии, а последняя не славилась отказами, если её правильно попросить. Но Орегано предпочитает обернуть слова Скуало в свою пользу, ибо с того всегда сподручнее что-то просить, если он имел глупость дать какое-либо обещание. Потому что Суперби свое слово держит, на какую бы дурость (в чужих глазах) не подписался. Цинично, наверное, но зато полезно.
Интересно, что за задание? Любопытство так требует ответа, но вариец же точно не расскажет. Орегано успевает только подумать, что для задания могли бы использовать иллюзии, но Маммон, наверное, заломила цену, а тащить сюда кого-то ещё не с руки.
— Не могу назвать это заданием, — поясняет в качестве ответной любезности. И чтобы Скуало не думал, что она не восприняла его слова всерьез. — Уж лучше бы мы здесь снова кого-то ловили, чем это.
Делает ударение на последнем слове, а взгляд красноречив. Не Орегано рассказывать варийскому капитану, как неудобно ходить на каблуках в длинном платье, когда глаза закрываются под тяжестью макияжа. Наверное, он думает, что ей-то проще, но сама приправа видит лишь одно преимущество — ей не нужно пихать носки в декольте, чтобы создать видимость женской натуры. Они, пожалуй, напоминают бойцов китайской армии из диснеевского мультика про Мулан, осталось только раздобыть веер и добавить больше белизны цвету лица.
— Я здесь только потому, что подручные CEDEF достойны большего, чем проходить на такие мероприятия в сопровождении дорогих путан.

Протягивает ему чистую салфетку.
— Сморкайся, как в последний раз. Потом будет нельзя.
Бумажные полотенца со следами туши комкает и отправляет в полет до урны, а после придирчиво осматривает то, что вывалено на широкие бортики между раковин.
Что ж, всё могло быть хуже. Но могло быть и получше.
Девушка приваливается боком к холодному мрамору и, когда Скуало готов, вновь фиксирует его голову, коснувшись пальцами левой руки мужской скулы. Хотелось как-то отвлечь, но светская беседа о том, под каким именем и в чьей компании Суперби заявился на закрытый аукцион, выглядит триггером. Стоит только подождать, и ответы на эти вопросы появятся сами собой.
Быть может, рассказать о том случае в Олиене? Может, и правда отвлечет капитана от его собственных горестей.
Отвесила бы комплимент высоким скулам, но ведь подумает, что издевается. И заверещит. А ведь то было бы от чистого сердца. Пусть и того, что выплюнули прямиком из ада.
— Однажды, — произносит, берясь за кисть, после использования которой у Кикё и союза визажистов случилось бы извержение Везувия ниже поясницы (но всяко лучше чем пальцем пытаться выровнять тон), — на Сардинии случился у нас казус. С одним клиентом оказалось слишком много мороки, я тогда схлопотала ножевое в бедро, а тот синьор — сломанную челюсть. Июльское пекло, в багажнике посапывающее тело, а я еле стою на ногах в туалете на богами забытой заправке где-то в глуши, где и туристов-то не водится. Стянув штаны, перед напарником, вставшим на одно колено. Почти романтично, если бы не соответствующее амбре и мысли, что здесь можно подхватить весь список венерических болячек и что-нибудь неизлечимое на сдачу.
Берет за подбородок и заставляет наклонить голову в одну и в другую сторону.
— А перед этим пришлось за этим синьором ещё и погоняться. Украли белого жеребца прямо у свадебной процессии.
Откладывает кисть и тянется к другой, подтягивая ближе совсем маленькую палетку.
— Закрой глаза.

[icon]https://forumupload.ru/uploads/0016/02/3b/23/941123.jpg[/icon]
Орегано почувствовала, что Скуало расслабился — девушка подметила мелкие детали, как то опустившиеся плечи, ослабившееся натяжение ткани серебристого платья, секунду назад угрожавшего порваться не только по швам, обнимая напряженные мышцы, и сошедшие с лица тонкие линии, сопровождающие недоверчиво сощуренные глаза и нахмуренные брови. Хотелось бы верить, что Второй император мечей перестал видеть в каждом жесте и слове подвох, однако Суперби не был бы самим собой, если бы ровно так всё и было. Те, кто не готов получить удар в любую секунду, в их мире особо долго не живет, а если живет, то это скорее феноменальная случайность наподобие победы пятиклассников в состязании с элитным отрядом убийств, когда вся суть соревнования состояла отнюдь не в решении примеров на скорость или поедании булок в школьной столовой… Тут можно криво усмехнуться.
Да, у Скуало куда больше поводов искать в действиях агентах CEDEF подвох, учитывая их общую историю. И стоит сказать, что случай отомстить за былые обиды представился просто-таки фантастический, возможно, единственный, ибо когда ещё госпожа Фортуна будет столь благосклонна, дабы отдать в женские руки обидчика, которым был сам стратегический капитан Варии. Ситуация казалась такой простой, но вместе с этим из неё можно было выжать столько, что Скуало под гнетом позора и стыда упадет на собственный меч до того, как небо окрасится в розовые предрассветные тона, а морское побережье будет затянуто утренней дымкой. И как же всё должно было усугубиться тем, в чьем кругу работал Суперби. После Варии вообще хоть у кого-то остается вера в нечто доброе, светлое и искреннее? Там не вырезают при поступлении доверие к людям тупым ножом в качестве приветствия? Нет? Странно. Орегано знавала кое-что о теплых внутрисемейных отношениях элитного отряда убийц, выводы напрашивались сами: заботу было крайне сложно рассмотреть под непрекращающимися издевками, тычками и ласковыми поджопниками с проклятиями, изрыгаемыми на ультразвуке.
Но на счастье Суперби, итальянка была незлопамятной.
Нет, вру, конечно, была. Мстительной тоже, но сейчас дела минувших лет вспоминались с улыбкой, а ехидство и ирония были лишь поддразниваниями, проскальзывающими между вздохами и «а помнишь…», неизменно сопровождающие припадки ностальгии. Орегано всё помнила, но не обижалась. Во всяком случае сейчас, тогда-то, ясное дело, она была готова сломать об Скуало весь запас щеток, веников и швабр местного завхоза.

Она шикает на него, когда он скалится своим мыслям, так и невовлеченный в разговор, который был призван отвлечь мечника от мрачных размышлений.
А после улыбается сама себе, едва Скуало упоминает лошадей, вспомнив, как это было. И хоть память имеет ужасное свойство, делать воспоминания тусклыми, лишая их деталей, Орегано отчего-то слишком хорошо помнила некоторые моменты, от коих румянец на женских щеках мог вспыхнуть так же легко, как тогда — в самый разгар их задания, когда в бедре отдавала натужной пульсацией рана, щекоча кожу бодро стекающей струйкой крови, полуденное солнце нещадно слепило глаза, стоило только возвести их вверх, а шумные гости молодожен позволили себе лишь перебрасываться шепотками. Воспоминания о том моменте, вернее будет сказать, о тех словах легко цепляли за собой другие, куда более приятные, способные даже скрасить этот странный, неоднозначный вечер. Из-за которых Орегано было чуть сложнее сосредоточиться на Скуало, который вдруг заговорил.

— Потерпишь, — в тоне не было и намека на предложение, сочувствие или подбадривание, но зато в нем проскользнули нотки веселости — отголоски приподнятого (воспоминаниями о кое-чем, конечно же) настроения.
— Ты — Второй император мечей и капитан Варии или изнеженная цаца?
Орегано намеренно его подначивает, дабы не нудел и воспылал злостью. Последняя известный двигатель прогресса для некоторых, и Суперби относился к числу людей, кого куда больше замотивирует речь, что распалит его гнев, чем дружеское похлопывание по плечу. Главное, направлять это бурное течение реки в нужное русло, и итальянке кажется, что она выбрала правильные слова — не задевать гордость, упоминая их положение в уничижительном ключе, не припоминая промахов мечника из прошлого, а ведь могла бы сказать, что для несостоявшихся акуальих какашек он довольно нежен и чувствителен, будто вредный дед в доме престарелых, изводящий своими капризами молодую сиделку.

Если противоположности действительно притягиваются, то Скуало и Дино — лучший пример этого неписаного вселенского закона.
Орегано пусть слушала вполуха, но уловила основной посыл слов варийского капитана. И ей было приятно. За Дино. Скуало ведь всегда старался откреститься от Каваллоне, а предел его дружеских излияний — поздравление на день рождения со словами «Удивительно, что ты до сих пор не помер по причине того, что запнулся об свою же ногу и ебнулся с лестницы, надеюсь, ты не сдохнешь ещё ближайшие лет десять». Агенту казалось, что здесь-то она точно понимает Суперби — проявление теплых чувств было бедой не только для него.
— Акула в заварухах с лошадьми, — произносит спустя некоторое время, не отвлекаясь от своего действа, — звучит как сюжет какой-то дурацкой басни, тебе не кажется? Только какая мораль может быть у неё? Кони должны смотреть себе под ноги, а акулы тренировать терпение?

Орегано указательным и большим пальцем правой руки сжимает острый подбородок мечника и критично осматривает творение рук своих — не шедевр, но Скуало хотя бы не похож на дрэгквин из дешевой постановки. Маленькие победы тоже победы!
— Что-нибудь исправить? — она мягким движением поворачивает его голову к зеркалу. — Надо будет подсушить вещи.
Ладонь красноречиво вспыхивает золотым пламенем Солнца. Совсем не то применение, на которое рассчитан Хранитель пламени Солнца, однако созерцать то, как Скуало пытается подсушить платье сушилкой для рук — картина явно не слабонервных.

[icon]https://forumupload.ru/uploads/0016/02/3b/23/941123.jpg[/icon]

Слова про коня можно было бы принять и на свой счет, ибо Скуало отлично подходила роль того, кто с пафосным фырканьем изречет, мол, место женщины на кухне — в Варию Маммон взяли, наверное, не сразу уразумев в чем подвох, а после уже было как-то некультурно (скорее всего, очень дорого) отказываться от аркобалено — сильнейшего представителя своего поколения.  Однако Орегано хочется верить, что хотя бы сегодня Суперби способен проявить толику уважения, если не искреннего, то напрочь фальшивого и деланного, продиктованного инстинктом самосохранения собственной гордости, которая явно не выдержит, если оскорбленная синьорина-приправа с ноги откроет дверь пафосного толчка и на весь зал объявит о сопливом трансвестите, выдающем себя за того самого Второго Императора Мечей, что несомненно привлечет внимание зевак куда быстрее, чем стратегический капитан Варии успеет удавиться.
Наверное, Скуало не постеснялся бы назвать её кобылой, если хотел оставить ценное замечание о старой школьной подруженьке. Однако зная Дино… Он ведь, действительно, упирался, сбегал даже, не желая принимать наследство, которого не искал и не просил. Про первые уроки с Реборном нечего и вспомнить, кажется, процесс вколачивания нужных знаний отдавался эхом по всей Сицилии.

Мечник смотрит на свое отражение так, что Орегано на мгновение забеспокоилась: неужто всё вышло так дурно? Да вроде бы нет, глаз случайно не выткнула, разводов от потекшей туши и теней нет, на путану, которая только что рыдала то ли из-за неоплаченного сеанса, то ли из-за полученного поручения обслужить учебную группу филологов, читай девственников, походить перестал. Может, проблема в последнем? Однако девушка узнает этот взгляд, выражающий ненависть и желание, одновременно убить и убиться. Она и сама ровно так смотрела несколькими часами ранее, когда наводились последние штрихи марафета, думая, что лучше бы словила пулевое. Одно хорошо, Скуало сейчас явно намного лучше, и как часто бывает с людьми, созерцание чужих страданий облегчает твои собственные.
Во всяком случае, она старалась. И если бы не Орегано, всё было бы намного хуже.
Так попыталась подбодрить сама себя агент CEDEF, которая с куда большим изяществом и сноровкой исполнила бы неозвученное пожелание варийца — получить боевой раскрас в попытках пробить башкой раковину.

Походу, Скуало всё-таки тронулся умом, если задает вопросы по типу, «что ты собираешься делать», после того, как необходимое действо было, в общем, во вполне понятной форме озвучено. Суперби даже отходит на шаг, словно испугался женской ладони, чем напоминает зашуганного ребенка или животинку из неблагополучной семьи, что шарахается в сторону, едва стоит резко дернуть рукой.
Ей вдруг стало очень любопытно. Интересно, что такого скрывает под платьем Скуало? Они, что, натянули на него стринги и накладную жопу?
Тогда да, пожалуй, мечник прав. Это совсем не то, что хотелось бы видеть. Этот вечер и так входит в топ худших, не надо усугублять. У Орегано не настолько большая зарплата, чтобы позволить себе походы к психотерапевту после нанесенной психологической травмы в виде Скуало в стрингах, накладной жопой и, не дай Дева Мария, ажурных чулках.
— Видеть тебя в колготках совсем не предел моих мечтаний, — парирует облокотившись свободной рукой на край раковины, поднеся вторую к ступне, дабы хоть попытаться подсушить мокрый капрон. На заднем фоне зажужжала сушилка для рук.
Три.
Два.
КОНТУЗИЯ.
В ушах звенит не то от боевого клича, ни то от треска распарываемой ткани, а девичьи глаза широко распахнуты от неожиданности. Орегано едва не ударилась головой об раковину, резко выпрямляясь, повинуясь инстинкту — узреть источник громкого звука.
Она даже не успела предложить ему подравнять края.
Она даже не вспомнила, что вообще полчаса назад шла сюда примерно за тем же самым — рыдать, закрывшись в кабинке и ненавидеть весь свет. И выпустить стакан воды, если повезет.
Мнения выразить никто не предложил. Да она бы и не успела. Только сгрести весь вываленный скарб и надеть туфли обратно, чтобы быть почти в буквальном смысле выволоченной в свет.
Скуало, не особо церемонясь, открывает дверь с ноги, словно совсем не боялся перспективы того, что туфелька слетит и, пролетев изящную дугу, упадет ему прямо на башку. И хорошо если не каблуком, хотя получить по голове обувью размера 40+ — то ещё событие. Хотя событие ли это сегодня. Суперби, поди, и не заметил бы.

«За что?!» — успевает про себя задать нисколько не риторический вопрос Орегано. Ясно за что, инициатива как всегда добралась выебать того, кто её проявил. Незачем причинять добро людям, и если они хотят рыдать над развороченным унитазом, то не смей их в этом праве ограничивать. Ещё через секунду агент решит, что её взяли скорее в качестве балласта и дополнительной опоры, потому что так сразу и не разберешь, в чем причина виляющей филейной части мечника: другой центр тяжести, встретившийся с каблуками, выдающиеся актерские способности или неискоренимое желание отпиздить Занзаса как можно быстрее. Последнее несколько нервировало — Орегано не планировала участвовать в семейных драмах и уж точно не собиралась разнимать дерущихся. Но судя по Скуало, это случится в самом ближайшем будущем.
Агент хотела было рыпнуться, но куда там. Шла подле мечника, стараясь не отставать и попадать в такт его движениям, не хватало только получить синяк на бедре от проявления чужой резвости.

Акула наконец-то разжимает хватку, чтоб сомкнуть челюсти на новой жертве. Девушка машинально следит за тем, как темный галстук резвыми, отнюдь не кокетливыми и призывными движениями наматывается на кулак. Агенту на секунду показалось, что Скуало придушит Занзаса для большей сговорчивость. Только кабы это не вышло боком: вырасти у босса Варии третья нога, едва ли это поможет в его транспортировке прочь из зала и подальше от перспективы грандиозного скандала.
— Налаживает связи, — «и хвала Богу».
Уж очень не хотелось висеть на локотке Фабио целый вечер, цедя сквозь зубы заученные фразы. Шаг в сторону…

… Но куда там, блять [100500].
Весьма громкие (даже по сицилийским меркам) донны взяли в кольцо основных действующих лиц, дабы очень быстро окружить Занзаса своим вниманием, исторгая фразы на манер тех, кои адресуются любимым племянничкам.
Чисто теоретически Занзас вполне мог быть чьим-то родственником. С натяжкой, в чьем-то больном воображении, даже любимым. Но чтоб его хлопнули по щечке, а у него не лопнула вздувшаяся вена под глазом?
Штирлиц не был бы так близок к провалу, нацепи он фуражку советского офицера посреди Берлина военных лет, как Скуало, задаваясь вопросом, а что сейчас, в общем-то, происходит.
Орегано, по всей видимости, осведомленная не в пример лучше стратегического капитана Варии, тянет его за запястье левой руки ближе к себе и на ухо шепчет о том, что это сестры и кузины самого Девятого.
Выкрик Суперби достиг цели, и вот уже четыре пары глаз смотрят в сторону двух блондинок.

— И какая из этих? — спрашивает одна из дам, донна Патриция, вторая по старшинству (но уж точно не по значению).
Орегано напрягается, стараясь сдержаться. Дабы не задать всё тот же вопрос, который уже приходил в голову Скуало. Дабы не показать всем своим видом, что она успела подумать о происходящем цирке, невольным участником которого стала из-за проявленной доброты.
Агент не отпускает запястье Суперби. Хочется слиться с текстурами, шагнуть назад, скрываясь в людском море, заодно утягивая за собой варийского капитана — они зашли слишком далеко, они не вывезут это, оставшись один на один со своими мыслями. Им нужно вина. Лучше виски. Рома, водки и абсента. Можно прямо в один стакан.
— Да какая разница, дорогая, мне вот не нравятся обе. Эта хамит и кости выпирают, явно проблемы с родами будут, а у этой лицо, как у пастушки овец.
— Силикон что ли? — веер третьей упирается в декольте Скуало. Если бы на Орегано были очки, стекла, наверное, треснули, а размер глаз был равен круглой оправе.
Орегано-то вполне себе понимает, куда и в кого тыкает тетушка Занзаса, обеспокоенная тем, что у дорогого, хоть и не родного племянника скверный вкус на баб: тощая (поди оттого и злая) и немая, прямо одна лучше другой.
Агент смотрит на Занзаса. Лучше бы ему это как-то остановить.
Но судя по сдерживаемому истерическому смеху, который либо вырвется наружу, либо чьи-то штаны лопнут, босс Варии вмешиваться не планировал.
«Тебе пизда», — читалось во взгляде Скуало.
«Ему пизда», — подтверждает про себя Орегано.
И только тетушки не понимают, что пизда сия была весьма метафорическая и уж точно не для продолжения рода.

Отредактировано Oregano (29.09.2022 16:09)

Ш-ш-ш… Орегано кажется, что она слышит какое-то шипение, ей хочется, чтобы это было ласковым шепотом моря, волн, которые, обратившись в пену, скользят по влажному песку обратно, к основной водной массе. Но единственное, что сейчас шипело — закипающие от негодования мозги Второго императора меча, взиравшего на окруживших его матрон с таким неподдельным гневом, что Орегано забеспокоилась о сохранности дорогих родственниц Девятого и о том, что в данном случае, наверное, ей придется оттаскивать Скуало в сторону уже не приличия ради, а дабы поступить правильно и в соответствии с занимаемой должностью. В её обязанности, конечно, не входила забота о всей кровной родне главы Вонголы, однако же не прояви она оную, и едва ли кто-нибудь не поставит ей случившееся в вину. А сейчас явно что-то случится. Чудо, если не придется вызывать скорую и шепотом сообщать деликатный характер травмы, которая, вне всяких сомнений, пополнит коллекцию случаев, где неожиданные предметы извлекались из не предназначенных для того мест.
— Ш-ш-ш, — шипит агент стратегическом капитану Варии, вцепившись тому в руку еще крепче. Зная взрывной нрав и навыки мечника, можно предположить, что ему хватит для избиения до полусмерти ажурным веером и одной руки, однако того же будет достаточно и Орегано, чтобы заставить Супербиа скорчиться от боли и смазать удар.
Вариец явно её не слышит, ему куда важнее парировать нанесенное оскорбление.
Девушка обводит присутствующих взглядом, оценивая чужую реакцию. Дамы ожидаемо охнули, возмущенно тараща глаза, Занзас перестал ржать в себя, наконец-то осознав, что он не ту психически неуравновешенную личность решил игриво подергать за волосы у всех на глазах, перенеся их семейные игрища из уютного тет-а-тет в зал, полный представителей мафиозных кланов.
«Дева Мария, позволь мне провалиться сквозь землю», — прикрыв на секунду глаза, думает Орегано, когда Скуало требует свадьбы, детишек и желательно прямо сейчас.
Агент пребывает в таком же недоумении, как и прочие, только в отличие от остальных чувствует на коже чужие взгляды, обращенный к ней как к одному из действующих лиц. Этот фарс пора было заканчивать. Хотя бы для одной блондинки, которая своей репутацией ещё пока дорожила.
Орегано отпускает руку мечника, раздумывая над тем, как незаметно отойти в сторону и смешаться с толпой, пока славные члены (тут можно, в общем-то, и закончить, характеристика дана по существу) Варии продолжат выяснять отношения. Девушка поворачивает голову, глядя на гостей, пытается понять, насколько глубоко в жопу утащил её этот сраный белый кролик с нервным тиком. В голове тысяча и одна мысль, они гудят как разворошенный пчелиный рой, и златовлска, погруженная в размышления о том, как минимизировать ущерб для собственной шкуры, на мгновение забывает о развернувшейся драме.

Говорят, если отрубить курице голову, она будет бегать ещё несколько часов по двору, ровно как Бельфегор за жертвой с ножами и диким хихиканьем любимца психиатрического консилиума. Турмерик любит шутить, что если Орегано отрезать голову, она еще пару часов будет доделывать за него отчет. Проверять не хотелось, но чувствовалось, что в этой шутке есть доля правды. Быть может, из-за того, что её дурная привычка — делать несколько дел одновременно — превратилась в рефлекс продолжать начатое, что было вложено в её пустые руки. Подписывать документы, раскладывать отрезанные пальцы по пакетикам или тыкать напарника лицом в бумаги. Она привыкла не задавать вопросов тем, кто входит в то мизерное расстояние последнего круга личных границ, её учили доводить всё до автоматизма, поскольку даже лучший из органов человеческого тела может дать осечку.
О том, что что-то пошло не так, агент задумывается не сразу — об этом говорит чей-то выкрик и сладковатый привкус губной помады на языке.
Орегано открывает глаза, женский взгляд сталкивается с чужим. Чтобы ни думал Скуало в этот момент, права голоса он себя лишил. Во всяком случае, в мире агента CEDEF. И златовласка постаралась донести это красноречивым взглядом, в котором явственно затерялось обещание, натянуть мечнику, если он попробует открыть рот, его стринги колготки так сильно и высоко, что разговаривать фальцетом он будет до конца своих дней. То есть до конца этого вечера.
За несколько секунд Орегано успевает подумать о многом: о том, уж не синдром ли у нее Туретта (иначе почему в голове вдруг возникло столько не связанных между собой слов разной степени приличности) и как много народу узнает в скромном (удивительно! «скромность» и «Вария» встретились в одном словосочетании) параде блядей Занзаса Хранителя Солнца Савады-старшего. Последнее волновало блондинку более всего, ведь в отличие от Скуало девушка представлялась своим именем. Благо, что не успела поприветствовать всех и каждого перед тем, как скрыться в комнате принцесс и василисков. Божеблядь, да если бы из толчка вылез голодный василиск, а не измазанный слезами и соплями капитан Варии, Орегано была бы в миллион раз счастливее. Но кто бы знал, что сегодня все сложится именно так. Может, стоит начать уже читать гороскоп на день грядущий перед выходом из дома?

Если Занзас решил, что у него есть какие-то преимущества и привелегии, то он, сука, глубоко заблуждался. Может пока занять место в очереди желающих притопить Скуало в ближайшей тарелке с пуншем.
Орегано подушечкой среднего пальца проводит по контуру нижней губы, как если бы размазавшаяся помада — самая большая из проблем. Левой рукой прижимает к себе за талию Скуало, выдавив из себя улыбку.
— Сам со мной пойдешь или за волосы выволоку, — шепотом, чтоб слышал только вариец. Если это и был вопрос, то риторический. Права выбора Супербиа не предоставляли.
— Выходит, ты сегодня опять на диване, дорогой, — «чтоб ты виски своим поперхнулся сейчас», — приятно было познакомиться, надеюсь не до скорых встреч, синьоры.
Орегано идет к самому ближайшему выходу, ведущему в сад. Едва заметно качает головой Фабио, с которым встретилась взглядом, он был смышленым парнем, авось догадается говорить всем, что от CEDEF был только он, а блондинка, повисшая у него на локотке — мираж, плод чужого больного воображения и последствие лишнего стаканчика крепкого виски.

Агент отпускает Скуало только когда они оказались на некотором отдалении от поместья. У его лица, буквально в сантиметре, застывает женский кулак. Мечник явно не будет возражать, ибо прекрасно понимает, что заслужил. Орегано разжимает и вновь сжимает пальцы, а после раскрытой ладонью отталкивает от себя Второго императора мечей, бесцеремонно вцепившись тому в лицо — небольно, в этом было больше подавленной злости и разочарования, нежели настоящего желания, поквитаться за унижение.
— За что?! — делает шаг в сторону, повернувшись к Супербиа спиной. — Какое зло я тебе сделала?!
Усаживается прямо на высокую каменную кладку, обрамляющую садовую дорожку, и закрывает лицо руками.
— Любовница Занзаса! — констатирует таким тоном, что непонятно, что ужасает больше всего: факт причастности к варийскому боссу или обнаружение обстоятельства, что под костюмом сокрыто лицо женского пола со всеми вытекающими потребностями, возможностями и умениями.
— Как я боссу в глаза смотреть буду… Сука, — убирает руки и смотрит вверх, прямиком на нового спутника на вечер, — сучка ты, Скуало. Стерва. А я думала, мы подружки.
Протяжный стон, агент снова прячет лицо в ладонях.
— Господи, если ты есть, убей меня, я не переживу этот позор!
[icon]https://forumupload.ru/uploads/0016/02/3b/23/941123.jpg[/icon]

Отредактировано Oregano (08.08.2022 17:18)

Планы? Да он над ней смеется. О каких планах может идти речь, ведь единственный их план на двоих был — прийти, увидеть и не наебнуться, пошатнувшись на каблуках, кинематографично в процессе запоминающегося полета на пол стянуть с кого-то брюки или оторвать подол платья. О каких планах может идти речь, если о представлении с участием родни Девятого знал только один, а они со Скуало не просто получили билеты в первый ряд, а были вытащены с этого первого ряда без предваряющего по обыкновению подобное действо вопроса: «В зале есть доброволец?». Добровольцев не было ни в зале, ни по жизни — ещё бы, весьма сомнительна и не особо соблазнительна перспектива сосать под столом во время скучных совещаний ублажать эго варийского босса и плодить его взрывоопасные копии, которым в первые годы надо вытирать жопу, а потом вылавливать из полицейских участков и ещё бог весть откуда. Неудивительно, что Занзасу проще вырядить собственного капитана в бабу, чем найти особу женского пола, за которую нестыдно в приличном обществе и которую можно было оставить подле себя. По правде говоря, Орегано вообще казалось, что ему это ни к чему — с бутылкой виски проще договориться и у неё никогда не болит голова.

Агент выдохнула. Она уже была готова принять то, что заявления Супербиа о том, что он всё испортил излишне драматичны, но у Скуало всегда так было — он презирал полутона. И на фоне его заявлений Орегано становилось спокойнее на душе. И в голове. Чужой раздрай всегда заставлял держать себя в тонусе, ведь кто-то же должен гасить прекрасные порывы души окружающих, вовремя ухватив за воротник и заставив сесть у ноги. Это выходило автоматически, златовласка не отвала себе отчет в том, что переключалась на чужие нужды и трепыхания быстрее, чем знаменитое произведение итальянских инженеров разгонялось до ста километров в час.
Хотя так сразу и не скажешь, что бессильный гнев и отчаяние утихали быстрее, чем набирали обороты. Орегано, закрыв лицо руками, сидя на холодных камнях, была сейчас идеальным дополнением к грустному Киану Ривзу на скамейке или Тому, что сидел меж рельс в ожидании поезда, не додумавшись подобно Анне Карениной свериться с расписанием.
Ну что он испортил? Это было отнюдь не то задание, на которое угробили несколько месяцев или даже полгода, не то, где упустили важный объект или потеряли агента. Это всего навсего был сраный визит сраной вежливости на сраный банкет, то есть не то, из-за чего следовало убиваться. Однако, конечно, как говорится, осадочек остался. И извинениями делу не поможешь.

Орегано подперла щеку рукой и с несколько печальной улыбкой слушала Скуало, как сделал бы родитель в ответ на предложения ребенка с помощью совочка и ведерка построить заново дом, который он же и спалил. А они сидят возле этого самого догорающего дома.
И что остается делать?
Ну, можно полюбоваться закатом и как красиво небо на фоне языков пламени.
— Я правильно понимаю, что ты предлагаешь уехать на вашей машине в вашу резиденцию, оставив тут твоего мудня, чей бар мы этой ночью разорим?
Она не сдержала смешок.
— Великолепный план, просто охуительный, если я всё правильно поняла. Надежный, как швейцарские часы.
Кажется, Орегано следовало куда меньше времени уделять на просмотры любимых фильмов Турмерика.

Сколько раз за вечер она сказала бранных слов? Три или четыре. А сколько подумала? Хвала Господу, господин Иемицу этого не слышал. Она ведь для всех пай-девочка, тихий ботаник, который, переделывая черновик напарника, переписывает «это хуепуполо, налакавшись в стельку, нахуевертило такое…» так, что никто и не догадывается, что было первоисточником. Но с Варией так всегда — иных слов не находится, а если находится, они их как будто бы не понимают, прям как китайский.

Время наслаждаться закатом. Главное, чтоб не их карьер. Иначе для специалистов их уровня это было сродни смерти на унитазе от старости, а не в какой-нибудь более подходящей для этого перестрелке.
— Я бы предложила ещё и лифчики сжечь по старой доброй традиции, но у меня не с собой, — расстегивая туфли, произносит вдруг. Едва ли Скуало заметил, был слишком вовлечен в отстаивание авторитета перед четырьмя почтенными дамами и окружением, даже когда был прижат к боку итальянки.
Орегано выпрямляется и поднимается на ноги, подхватив обувь за тонкие каблуки правой рукой. Левой же дружески обхватывает мечника за шею, так сразу и не скажешь, что не собирается придушить.
— Плохие из нас путаны, уходим с работы, не отработав и часа… Только прошу, больше не лезь целоваться, лесбийское порно меня не особо заводит.
[icon]https://forumupload.ru/uploads/0016/02/3b/23/941123.jpg[/icon]

Скуало не отвечает даже смешком, только кисло улыбается, но Орегано не работала нынче на публику и реакция мечника её отчего-то прямо сейчас мало заботила. Это было сродни неконтролируемой болтовне в моменты нарушения душевного равновесия, когда от нервов пулеметной очередью выдаешь поток мыслей и необдуманных слов, заставляя окружающих тонуть в этом разномастном безобразии, в котором могут смешаться и жалобы на погоду, и риторические вопросы о целесообразности внесения разнообразия в личную жизнь путем посещения свингер-пати. Главное сейчас, что Скуало позволяет себя придушивать в приступе осознания того, насколько они сегодня товарищи по несчастью, скрепленные общими позорными воспоминаниями, с которыми хочется разделаться так же, как с любым ненужным свидетелем: закопать под покровом ночи в саду под клумбой с настурциями (удобрение, опять же, сплошные плюсы) или выкинуть в море на съедение рыбкам (Аквамен одобряет благотворительность в пользу тех, кто не рожден ни летать, ни ползать).

Они идут в сторону парковки, бодро вышагивая по гравию. С тех пор, как Скуало подрос, догонять его стало чуточку проблематичнее, чем в первый день знакомства. Мелкие камушки больно впиваются в кожу, но Орегано уже и не планирует сохранить после этого вечера тонкий капрон в целости и сохранности. И сначала итальянка мнется, пытаясь подобрать шаг, поджимая пальцы, но очень быстро понимает бессмысленность сего занятия и, вспоминая законы физики, попросту идет за Скуало. Столь же решительно, но с меньшим размахом — практически единственное платье не трещит по швам, обтягивая бедра. Не казенное имущество, но вещи беречь, свои или чужие, златовласка привыкла сызмальства. К тому же, так сложно нынче найти нормальное платье.

Когда мечник обходит автомобиль, Орегано на секунду замирает, спрашивая себя, а это действительно то, что нужно? Она потом не пожалеет? Это вообще поддается законам логики, здравого смысла или хотя бы жанра?
Но Вария — это хаос во плоти, и пусть их анархия упорядочена, рамки настолько зыбкие и тонкие, что их почти не замечаешь. На них боишься дышать, чтоб не сломать. Агент не привыкла действовать спонтанно, при этом осознавая, что приобретает перспективу сгореть от стыда, навлечь позор и необходимость объясняться-извиняться. Но за Скуало словно бы шествует этот самый невидимый дух хаоса, останавливается позади приправы, ласково толкает в спину, томно шепча на ушко «вперед». И Орегано идет, открывает пассажирскую дверцу, усаживается поудобнее, бросив на коврик под ноги туфли, и на мгновение закрывает глаза, вытянувшись на сидении. Даже пристегивается как законопослушная синьора, правда этого хватает ненадолго: шум ветра, рев мотора и надрывная работа динамиков — всё это на фоне горного серпантина и ночного неба. Агент находит маленький рычажок, и спинка сидения плавно отклоняется назад, а сама блондинка закидывает ноги на переднюю панель, позволяя подолу платья спуститься к коленям. Небезопасно, но зато как приятно.

На территории Варии она умудрилась запомнить почти каждый куст, поэтому знала, что туфли можно не надевать. И всё же прихватила их с собой. Хотя если семейные разборки вынудят быстро исчезнуть с горизонта, там всяко придется сигать в окно, для чего, собственно, туфли не то чтобы очень нужны. Разве что обменять на оружие у какого-нибудь футфетишиста, наличие которого среди не офицеров, но хотя бы солдат элитного отряда представляется почти фантастическим — слишком просто и законно, а в Варии полутона не любят, если шиза, то чтоб до кровавой пелены перед глазами и пожизненной справкой от всей комиссии психиатров.
Орегано идет почти след в след за Скуало, изредка озираясь по сторонам. За одной из приоткрытых дверей не происходило, в общем-то, ничего удивительного: Бельфегор пытается утопить иллюзорного Хранителя Тумана, причем делает это принц так самозабвенно, что не замечает идущих мимо. Фран же поднимает голову и тут же опускает взгляд, стоит агенту помахать рукой в знак приветствия.

Тайное логово Занзаса выглядит как среднестатистическая декорация порно-фильма со средним бюджетом: вроде бы и чистенько, но диван потерт и немного продавлен (ну как немного, можно снимать идеальный слепок угадайте чьей жопы), и в целом возникает ощущение дежавю, будто уже где-то это видел.
— Он у вас вообще пьет что-то, что меньше сорока градусов? — отзывается любезностью, бросив туфли на пол, с интересом глянув на полки, уставленные бутылками с алкоголем. Характерный каштановый цвет позволяет угадать в большинстве напитков виски, ром или даже коньяк, прозрачная жидкость имела слишком много вариантов, но зная предпочтения Занзаса, можно было сделать вывод, что здесь окопался ещё и мексиканец с тягой к текиле. Что за ядрено-зеленый цвет? Неужто абсент? Вряд ли босс Варии после крепкого виски балуется легким мятным ликерчиком. Явно абсент… Баловство богемы прошлого века. Сколько там градусов? Пятьдесят или даже больше?
Нет, такое пробовать нельзя, унесет.
«Льзя».
Берет предложенную бутылку, принюхивается — как иронично, что ей достался пряный виски. Только вместо чего-то ядреного, девушка чувствует сладкие нотки. Наверное, поэтому и стоял нетронутым, но ничего, бутылочка дождалась своего часа.

Под Скуало скрепит диван, а Орегано, отставив предложенный напиток на пол, тянется за потенциальным спонсором очешуительного шоу, встав на носочки. Снимает с полки заветную бутыль, откупоривает и получает похмелье сразу же, едва резкий запах крепкого алкоголя и трав ударяет в нос. Но любопытство сложно преодолеть, особенно когда прилюдно стала куртизанкой для одной боссьей жопы и думаешь, что терять уже нечего, перед смертью от стыда нужно успеть попробовать хоть что-то.
И пока мечник меланхолично прихлебывает свое, спрятавшись за спинкой дивана, Орегано делает осторожный глоток абсента. Главное в этом деле — глотать и не сплевывать, желательно делать это как можно скорее.
Что ж, пожалеть она успела быстрее, чем уткнулась носом в согнутую в локте руку, сдерживая кашель.
Хвала богам, Скуало этой пантомимы не видел.

Агент жмурится, но глаза всё равно слезятся, а горло печет. Как хорошо, что быть в богеме ей явно не светило, иначе отдала богу душу на первом же приеме после нескольких рюмок абсента.
Орегано припадает к отставленной на пол бутылке виски, который теперь воспринимается легким столовым вином — перебить вкус удается глотке на пятом, и только потом златовласка блаженно выдыхает. В груди (в душе!) тепло и хочется тоже где-то уютно пристроиться.
Но тут она чуть не поперхнулась, услышав слова стратегического капитана Варии.
Скуало прерывается на самом интересном месте, и Орегано надеется, что это не было вариацией фигуральной порчи светлого образа — девочек в школе мафии было не так чтобы много, но итальянка искренне верила, что в те года (да и сейчас) мечника интересовало только фехтование и ему были чужды человеческие потребности. Им сейчас только откровений «держал под подушкой фотографию» не хватало, если только по этой фотографии не планировалось навести какую-нибудь порчу.
Но оборванная мысль не продолжается, вместо неё по порнушной студии секретному месту раздается звон стекла от перекатывающейся по полу на боку бутылки, а после — вымученный стон. Весьма сомнительный звуковой сигнал, и Орегано всё же подходит к дивану, садится боком на подлокотник рядом со Скуало. Тот вызывал жалость, но итальянка знала, что Супербиа её никогда не примет даже в мыслях. Для него даже мнимый намек на жалость уязвление гордости и страшное оскорбление. И всё же сейчас стратегический капитан Варии выглядел так, что было невозможно не сочувствовать ему. Казалось, Скуало сейчас проклинал большую часть жизни, за которую всегда показательно гордился, за которую снискал славу и уважение.
Она всегда удивлялась тому, какие кульбиты выдавала его биография. Побежденный Император мечей — это-то как раз было логичным, но Вария… Ему было предложено место начальства, но он уступил его Занзасу. Поддержал переворот, а потом ждал восемь лет, чтоб совершить самоубийственную попытку противопоставить себя всей Вонголе. Никто не понимал, в чем причина, шептались о верности и за эту верность уважали, эту верность ставили в пример. Да, они работают не в библиотеке, чтобы рассчитывать на стабильный график работы, выходные, больничные и отпуска по беременности и депрессии, но кого в мафии показательно жрала акула? И ведь спас его Дино, а Занзас, если верить слухам, только рассмеялся. Боссы бывают разные, но Орегано, не видевшая никого кроме Иемицу и Девятого, всякий раз пребывала в недоумении, как такой гордый человек вроде Скуало позволяет подобное с собой обращение. И сломанный об стол нос сегодня выглядел вишенкой на торте.

Девушка протискивает бутылку между мечником и диваном, не доверяя капитану (а то еще и её выпьет махом и отправит кататься по полу), а после перекидывает ноги через его колени, усаживаясь к нему лицом. Неторопливо тянет руки к его голове, как будто не желает вызвать агрессии у загнанного в угол зверя. Ветер и быстрая езда растрепали светлые волосы, наверняка, где-то по дороге из прически вылетела одна или две шпильки, и теперь Скуало точно не похож на девушку из высшего общества.
— Если тебе интересно, ты тоже не всегда бесил меня в школе, — Орегано осторожно вынимает из высокой прически шпильки, — если так подумать, то в действительности иногда это была банальная зависть… Но иногда хотелось придушить тебя, потому что заслужил. Ну или ударить шваброй по хребту.
Она усмехается собственным воспоминаниям. Женские пальцы утопают в серебристых локонах — движения легкие и плавные, успокаивающие, хотя из них двоих Дождь принадлежит не Орегано. Убрать лишние, разворошить плод кропотливых долгих трудов и привести в порядок — это сначала, потом уже, когда исчезло последнее напоминание о вечере, гладит по голове, пропуская меж пальцев светлые пряди, позволяя опереться щекой о подставленное бедро убаюканному мягким жестом.
Златовласка вдруг думает о том, что Скуало, наверное, тоже предлагали вступить в CEDEF, в надежде перекроить его под свои нужды. Интересно, что он им тогда ответил? Послал в пекло, пожалуй, в его духе.
А сейчас?
— Ты бы пошел в CEDEF, если предложат?

Бывают у людей странные, не находящие разумного объяснения пристрастия. Говорят, можно вечно смотреть на то, как течет вода, горит огонь и как Скуало пытается навести порядок в дурдоме Варии. При этом почему-то никто не говорит о том, что можно бесконечно слушать. Или вот трогать. А потом весь мир сходит сума от слайсов, а те, кто не из мажоров, пересыпают с ладони на ладонь крупу или прячут руки в горячем песке, сидя на бережку моря.
А ведь у меха тоже есть необъяснимая, притягательная прелесть, оду которой на свой манер преподнес общественности фон Мазох в одном из своих произведений.

Скуало, что дикий зверь, даром, что называют акулой, находя в своем больном воображении сходство между Вторым императором мечей и морским хищником. Говорят, их роднит вечный голод, который не под силу утолить никому. Но Орегано же в своем заклятом друге скорее видела волка — не того гордого одиночку, который на свое несчастие оказывается на всех картинках с глубокомысленными цитатами среднестатистического девственника-бандита, проповедующего жизнь наедине с собой, обитая при это в квартире матушки. Нет, Скуало нашел свою стаю и вел её вперед, хоть формально и носил звание капитана, уступив место вожака другому. Пробивал дорогу остальным, оберегал, перегрызал чужие глотки, если требуется — всё это не считаясь с собственной гордостью, в коей окружающие часто видели гордыню, которой за спиной попрекали, возведя глаза к потолку и что-то невнятно шепча про смертный грех. А то, что чувство превосходства есть прямое и оправданное следствие развитого таланта и умений, зачастую забывали.
У акул серые тела и бесцветные глаза, напоминающие глаза мертвеца, внимательно взирающего невесть куда — уже будто остекленевшие, но ещё не обретшие мутноватую пленку. У волков шкура — пепел, испещренный серебром и иной раз кармином, злой оскал под звуки глухого утробного рыка и готовность молниеносно совершить бросок.
Скуало совсем не похож на акулу, в его серых глазах беснуется тысяча ярких эмоций, взгляд колкий, живой, цепляющий каждую деталь, он выдает желание, держать всё под контролем. Вариец вечно скалится — то радостно при встрече достойного врага или от удовольствия, понятного только ему, то угрожающе, когда чует не опасность (кто в самом деле может быть ему опасен?), но проблемы, когда злится и раздражается, что готов буквально вцепиться зубами в чужую глотку.
Не пепел, но платина, в которой затерялись тонкие серебряные нити.
Он сейчас как хищник, который получает больше удовольствия, чем тот, под чьей ладонью податливо стелется серый мех.
А кто она сама? Заяц, утративший инстинкт самосохранения настолько, что прикорнул на спине у волка?

Её движения медленные и поначалу словно бы чересчур осторожные, но Скуало не сопротивляется — даже не открывает глаза — и Орегано незаметно для себя увлекается, чувствуя, как приятно прокатывается меж пальцев мягкой волной серебристая грива. Женские руки сами по себе: то собирают волосы в хвост, то тут же ворошат его же, то легонько касаясь подушечками пальцев, то проходясь вверх, чуть надавливая от самой шеи или от висков. И так продолжается, пока он не ловит её запястья. И девушке кажется, что в этом жесте проскальзывает неуверенность, нет привычной резкости, свойственной Скуало. Было непривычно видеть его таким… Не размякшим, скорее спокойным и расслабленным, он ведь даже после тяжелого экзамена умудрялся выскакивать чертенком из табакерки, двигаясь порывисто по инерции.
Супербиа вдруг злится, плюется оскорблениями, что потревоженный дикобраз иголками. Но златовласка на это не сдерживает смешка, представив чудную картину — мечник в роли дырокола и правда пришелся бы очень кстати. Агента почему-то веселит то, как вариец относится к CEDEF. Если не знать Скуало, можно было бы сказать, что больно он резво начал возмущаться, доказывая свою правоту. Хотя никто не вызывал на словесную дискуссию.
Орегано молча (чувствуя, как бурлит акулье возмущение) встает с подлокотника и нетвердой походкой обходит неудавшегося коллегу, чтобы плюхнуться на диван рядом с ним. Не прямо под боком, а на некотором расстоянии, чтоб несчастный не переживал за то, что его будут трогать, причиняя удовольствие и щепотку нежности.
Поправляет подол (Дева Мария, как всё-таки неудобно ходить в платьях!), закидывает ноги на диван, подбирая их под себя, устало откидывается назад.
Орегано поворачивает голову к мечнику, удивленно вскинув светлые брови.
В тылу? Он сейчас серьезно?
— Так вот какого ты мнения об агентстве, — отвечает с улыбкой, прикладывая к губам горлышко бутылки. С другой стороны, так ведь и надо? Никто толком не знает ни их местоположения, ни рода занятий. Хороший шпион либо мертвый, либо тот, о существовании которого никто не догадывается.
Она делает несколько больших глотков, и наконец-то виски разливается приятным теплом, а не заставляет только лишь морщиться с непривычки.
— Вы берете очень сложные задания, но при этом, если шанс на успех таков, что дело может испортить вашу блестящую статистику — вы за это дело не возьметесь.
И это факт. Вария может позволить себе воротить носом и не браться за всё подряд.
Вария работает на репутацию и статистику. За щедрое вознаграждение и со сто процентным результатом. Иногда за большое человеческое спасибо, когда Занзас в настроении, а Девятый сподобился напрячь названного сына.
Приправы, в общем-то, тоже выполняли свою работу за деньги, только у них в качестве процентов шли лозунги о всеобщем (мафиозном и семейном) благе и важной почетной миссии, а у Варии это была надбавка, уходящая в фонд на скорую психиатрическую помощь отдельным личностям и санаторное лечение Скуало в частности. В CEDEF царили совсем иные принципы и порядки, было бы странно, будь оно иначе. Всё же господин Иемицу в некотором роде идеалист и романтик, и набор приправ у него подстать — каждый обзавелся своим налетом цинизма разной степени обширности и толщины, но при этом каждый помнит о том, что делает это не для себя, а для семьи. Ведь кто-то же должен копаться в чужом грязном белье, вылавливать продавшихся донов из постели размалеванных шлюшек, пресекать нападки на Вонголу в зародыше.
Было бы хорошо, если можно было сделать это с помощью дырокола, не выходя из офиса.
Для пущей кинематографичной тут оставалось только закурить, жаль всё, до чего они дошли сегодня — напиться. И то не особо преуспевали. Во всяком случае Орегано, которая даже сейчас не могла позволить себе напиться до состояния, когда полностью лишена самоконтроля.
— Ты думаешь, я шутила про случай в Сардинии? — она сгибает правую ногу в колене и задирает подол ровно настолько, чтобы было видно бедро.
— Видишь, — касается уже давно затянувшегося шрама, тонкой белесой полоски, которую и не найти под капроном, если не знать, где искать. — Бумагой порезалась, когда пыталась продыроколить отчет.
Орегано делает ещё один глоток и отворачивается, теперь её очередь задумчиво смотреть в стену. Девушка стягивает тонкую черную резинку, треплет волосы и касается затылком спинки дивана.
— Нет, ты прав, — продолжает серьезным тоном, — сначала миссий у меня не было. Снова усадили за парты и заставили учиться. Я тебе совру, если скажу, что у нас большое количество ударных единиц, но ты это и так знаешь.
Кривая усмешка. Это же Вария нашла их. Это же Вария разнесла всё так, что восстанавливать было сложнее, чем строить заново.
— Мы, — даже не думает уточнять, будто Скуало в состоянии прочесть её мысли и понять, что она имеет в виду «приправы», — может, и не равны вам по силе, но в своем роде как Вария для Вонголы, только без перьев, кожаных штанов и претензии на то, чтобы брать задания такие, какие захотим. Так что бить чужие морды мне приходится чаще, чем у Бельфегора случается обострение, — Орегано бросила взгляд искоса на мечника, мол, а теперь думай сам, насколько мы бюрократы в тылу.
— И текучка у нас побольше, чем у вас, — добавляет чуть тише.
С чем связана кадровая проблема, Скуало явно в состоянии догадаться. Даже в таком пьяном состоянии.

Отредактировано Oregano (26.09.2022 21:11)

От его убогого оскорбления не хочется даже вяло отмахиваться. Это было вообще оскорбление хоть? Орегано знает, что Скуало может намного лучше. Наверное, это была констатация факта. И если так пораскинуть мозгами (фигурально), то в некотором смысле итальянка согласна со Вторым Императором мечей. Всё-таки от дуры в ней тоже что-то есть. Взять хотя бы сегодняшний вечер — ну не дура ли? Влезла в чужие дела, дала увлечь в чужую чехарду, нажирается в тайной коморке Занзаса с его капитаном, размалеванным как баба и как баба же одетым. Орегано выдержала нейтралитет на десять Геральтов из Ривии из десяти — знаменитый ведьмак на протяжении семи книг убеждает всех и себя в частности, что ему запрещено вмешиваться во что-либо и он этому правилу свято следует, а по итогу огребает все семь книг ровно за это самое, так ещё и умирает, потому что вступился за одних и пощадил другого, который с легкой руки и убил даровавшего пощаду.

Скуало что-то пыхтит, мол, отлучится, но с таким трудом вставал, что Орегано готовится к худшему, и отлучение из собственного сознания было не самой большой бедой.
Мысли мрачные, вечер испорченный, а на заднем фоне звуки отторжения алкоголя — кажется, именно то, что нужно. Если не напиться сейчас до потери пульса, то когда ещё. Но златовласку что-то гложет. И она не может понять, что именно. Это явно было не вечное желание всё контролировать и не стремление соответствовать образу идеального агента, которые не имеет права расслабить сжатые до предела булки. Нет, это походило на какое-то предвкушение чего-то навроде удара сзади.
В тайном толчке тайной коморки открылся кран с водой.
Ничего не обычного, верно?
Наверное, он наконец-то решил смыть боевой раскрас.
Давно пора.

Она сидит, прикрыв глаза, не обращая внимания на доносящийся из туалета шум воды и звуки какой-то увлеченной возни.
И тут… БАБАХ!
Хлипкая дверца буквально выносится, с грохотом ударяясь о стену, а Супербиа, перекрикивая устроенный им же дестрой, уже отдает приказы. Причем именно что приказы, не просьбы и уж тем более предложения.
Орегано обычно гордилась тем, насколько хорошо умеет держать себя в руках, но сейчас даже её безупречная выдержка дает трещину. Огромную, как Большой каньон на просторах Северной Америки. То, что предстало взору агента, превзошло даже встречу в женском туалете с брызжущим во все стороны развороченным толчком на заднем фоне. Хорошо, что в этот момент Орегано не прихлебывала виски, а то промыла бы пазухи весьма кардинальным методом.
Словом, итальянка удивилась более чем. Единственное, на что её хватило — не задерживать взгляд на чем-то кроме ножниц. Даже из праздного любопытства. Узнать, насколько и где Скуало поседел можно другим способом.

Несмотря на то, что Супербиа без платья предоставлял несколько вариантов, чего именно он желал лишиться при помощи ножниц, блондинка предполагает, что речь всё же идет о главной гордости, демонстрации верности клятве… Ну у неё же были чистые руки, зачем так радикально?
«Божеблядь, ты же потом рыдать будешь».
Мечник явно был не в том состоянии, чтобы слушать глас рассудка, ни своего, ни чужого. Единственное, что его могло остановить — хороший удар по голове, чтоб аж до потери сознания, но Орегано не верит в то, что сумеет урезонить буйную акулу. Это там, в торжественном зале, при куче народа, когда Скуало вышагивал на каблуках, стянутый платьем, когда он был в зоне действия её кулака, можно было уложить на лопатки, лопатками, да как угодно, сейчас же… Сейчас всё было куда сложнее. И самое печальное было то, что если девушка не сделает, как мечник просит, то ведь начнет кромсать сам, и кто знает, чем это может окончиться.

Орегано чувствует дрожь, будто в этом своем лёгоньком платьице попала под сквозняк. Подойдя к Скуало, обхватывает ладонями его лицо, заставляя смотреть в глаза.
— Уверен? — да какое там уверен? Он только что выжрал двухдневную норму Занзаса, которая аж попросилась назад, о чем вообще можно сейчас с ним серьезно говорить. Она хочет сказать «подумай», но он ведь разразится воплем, и агент будет контужена уже на оба уха. — Только потом не жалеть.
Сглатывает, забирает подрагивающими пальцами ножницы в свои руки. И не может вот так сразу решиться. Губы дрогнули — она же их поджимает, кусает, пытается сдержаться.
Хотя казалось бы, это ведь даже не её печаль.
Хотя казалось бы, это всего лишь волосы. Как там говорят? Не зубы — отрастут.
Но это ведь не просто повод женщинам от Сицилии до Милана удавиться от зависти. Не придурь, не особая «фишечка». Это его клятва, на которую он положил почти половину сознательной жизни. Его гордость и честь. Столь важная часть его самого и его жизни.
Она бы без раздумий отрезала свои, сменив высокий «конский» хвост на каре. Потому что это всего лишь волосы.

Ножницы противно лязгают, пока на пол бесшумно падают светлые пряди. Орегано кое-как унимает дрожь в руках и пытается сделать, что велели так, чтобы не было совсем уж стыдно. Невольно вспоминает Скуало со времен школы мафии, когда он щеголял с вечно взъерошенными волосами.
Странное ощущение, будто безжалостно кромсает львиную гриву, лишая того венца царя зверей. И чувствует себя хуже, чем если бы кромсала себя.
Проводит ладонью от шеи вверх, по затылку, приминая непослушные пряди. А после, повинуясь внезапному, безумному порыву льнет к Скуало, обнимая его так крепко, до боли в напряженных мышцах, положа голову на плечо. Всхлипывает, зажмурившись, не в силах представить до какого отчаяния он был доведен. Это ведь не пьяная истерика, Скуало же совсем не такой. Да, он порывистый, горячий, скорый на расправу — он не будет обсуждать, рефлексировать, он сразу сделает, осознавая последствия, пусть и не всегда их принимая.

Сделал.

— Пошли, — хватает за руку, бросив на пол ножницы.
Орегано, может, и сучка, и дура, но она его здесь не оставит. Чувствует, что попросту нельзя. Не может себе позволить.
И тащит по коридору, не раздумывая над тем, а что если кто-то выйдет навстречу. Чем хороша Вария: если капитан желает ходить голый да хоть и на поводке, то лучше не спрашивать о причинах, его на это побудивших. В конце концов, всё ведь могло быть и хуже? Они могли увидеть капитана в платье.

Сколько там у них есть форы?
Она вообще у них есть?
— Одевайся. Мы уезжаем, — вталкивая мечника в его же комнату, произносит безапелляционным тоном. Слез уже нет и в помине, только слепая решимость. — Если ты только что не подписал заявление о своем уходе, то считай, что это заявление на отпуск. Шевелись! Десять минут на сборы. Говори, что взять.
И даже если нет дорожной сумке наготове, она вытряхнет подушку на постель и затолкает всё нужное в наволочку. Остальное купят по дороге.

Орегано не нужно приглашение, она сама открывает дверцы шкафа, заглядывает на все полки и наконец-то достает кожаную дорожную сумку, расстегивает её одним движением, чуть посуетившись с поиском язычка молнии, а после кидает оную на постель. Пока Скуало определяется с нужными к выезду из дурдома поместья вещами, златовласка не самым аккуратным образом складывает то, что бросает на кровать мечник: в конце концов, иногда ведь можно и пренебречь тем, что оба рукава не лежат по линеечке ровно, а рубашка не представляет собой идеальный квадрат. На (в) прикроватной тумбочке, кажется, не было ничего ценного, поэтому её содержимое Орегано оставляет Скуало на откуп. Только следит молчаливо, когда мечник расстается с кольцом: напрягается, вдруг передумает, вдруг что-то дрогнет или взыграет столь невовремя ностальгия? Итальянка из тех, кто жжет не мосты, а города разом, не выбирает отдельную тропу, от которой хочет отделаться, а безжалостно кидает в костер всё, что попадается под руку и вспоминается. Порой даже лишнее, но если сгорело, то поздно горевать. Значит, так было надо. Тут главное делать это быстро, чтоб не потерять решимости вдруг, не пилить, а отрезать, рубить хоть и на живую одним резким взмахом руки.

Уходят, не выключая свет — это в кино все крутые парни уходят под взрыв, героическим усилием воли стискивая челюсти, пока жар и сила удара опаляет им жопы.
Так же быстро идут по коридорам, ведущим к ангару, слышно только шумное дыхание и шаги Скуало, Орегано, благополучно похерившая туфли где-то на территории Варии (опять), идет босиком и её движений неслышно, она почти как тень, только на этот раз идет бок о бок с Супербиа.
Блондинка (из CEDEF) ловит ключи на лету и ухмыляется.
«Милый, ты разговариваешь с самой резвой крошкой на Диком Западе», — внутренний голос отвечает в её голове голосом извечного напарника. Она хорошо представляет, что ляпнул бы Турмерик, но Скуало не озвучивает. Ни к чему ему знать ещё и это. В конце концов, они, кажется, в самое ближайшее время познакомятся поближе.
К слову, о напарнике.
Регулирую под себя водительское сидение (не отказываться же от столь щедрого предложения, к тому же, она выпила явно меньше и занудна настолько, чтобы ехать предельно аккуратно даже с завышенным показанием промилле в крови), Орегано набирает номер напарника, но тот не отвечает. Дозваниваться не досуг, и девушка пишет короткую смс, мол, таки приеду, готовь диван, завтрак, себя ко встрече.

Они едут неторопливо, пока наконец-то не оказываются на трассе Е-90. Делают остановку на заправке: теперь черед Орегано плеснуть в лицо холодной водой и дойти до морозного румянца, стирая дешевым жесткими салфетками макияж. Сейчас можно было притормозить, спустя полчаса поздно чего-то бояться и оборачиваться, ожидая погони с собаками. Она даже не уверена, что гордость Занзаса ему это позволит. Тем лучше.
Теперь можно прибавить газу, чуть надавить на педаль — слух тут же ласкает утробный рев «резвой крошки».
Кофе с заправки на вкус мерзкий, будто лизнул нечищеную кофемашину изнутри, но хотя бы бодрит — к своему Орегано притронулась лишь чуть-чуть, а после поставила бумажный стаканчик в подстаканник. От выпитого всё ещё оставался флер расслабленности, но исчезал быстрее, чем начала пропадать розовая дымка поутру. Небо начало потихоньку светлеть, обещая в ближайшие несколько часов прелестное зрелище.
Они едут вдоль побережья с востока, поэтому первые лучи отражаются в зеркале заднего вида, а вся их езда напоминает попытку угнаться за вчерашним днем, однако довольно скоро даже синеватые облака впереди окрасились в нежные персиковые и золотые тона. Солнце собирается долго, но всходит быстро — подъезжая к Палермо, Орегано не обращает на него внимания, а в городе щурится, маневрируя по знакомым пустым улочкам города, ставшего за годы службы родным.

Тихий, немного пафосный райончик, где ничего не загораживает вид, где дома всего в несколько этажей, а на балкончиках тут и там разбиты маленькие садики. Они, стараясь не нарушать звенящую тишину, осторожно поднимаются вверх по лестнице на самый последний этаж. Орегано наваливается на ручку, и та поддается без лишних усилий, значит, их уже ждут.
— Спать будешь там, ванная там, — указывает Скуало, чтоб не заблудился в хоромах, размерах чуть меньших, чем тренировочный зал Варии. И делает это деловито, с серьезным лицом. Игнорируя выглянувшего с кухни Турмерика, который не то чтобы прям пытался скрыть всё, что он успел подумать при виде явно помятой прошедшим вечером женщины, без туфель и макияжа, с варийским капитаном под рукой и явным алкогольным амбре при ближайшем рассмотрении. Хорошо, хоть в этот раз на нем было что-то кроме фартука, а в руках лопаточка — запах блинчиков намекал, что хотя бы сейчас будет что-то приличное.

Когда мечник скрывается в комнате, Орегано шлепает босиком на кухню, льнет к спине Турмерика, трется щекой и разве что не мурчит. Он как мягкие тапочки, махровый халат и крепкий чай поутру. Говорят, куркумин полезен для сердца, кто бы знал, что настолько.
— И где ты была? Давай, скажи, что на задании.
Лопаточка скребет по поверхности сковородки, а в следующую секунду раздается тихое шипение из-под перевернутого блина.
— Даже не спрашивай, — отлипает нехотя, не желая в таком положении попадаться Скуало на глаза. Он, конечно, не дурак, но Орегано не любила делиться личными моментами. Хотя тут вернее будет сказать: быть застигнутой врасплох. Размякшей, заключившей кого-то в объятия, позволившей помочь с предметами туалета.

Завтракают быстро, Орегано словно только сейчас чувствует усталость от бессонной ночи, почти ни на что не реагирует, ровно как и Скуало, а Турмерик позволяет себе побыть радио, работающим с перебоем. На балкончике их застает легкий бриз, с неба уже сошли последние розоватые отблески, а солнце показалось во всей красе. И словно в издевательство над небесным светилом уже через полчаса тяжелые шторы плотно задернуты, погрузив квартиру во мрак. Орегано засыпает, натянув на голову одеяло, уже в полудрёме слушая, что ей говорит напарник, успевает только попросить переговорить с шефом, чтоб господин Иемицу выделил им хотя бы и полчаса где-нибудь ближе к вечеру. А после уже не чувствует прикосновения его губ, звука запирающегося замка.

К обеду трещит башка, к полднику уже все проснулись и даже собрались, к вечеру Орегано выталкивает мечника из квартиры и пинает в сторону здания CEDEF со словами, что они просто поговорят. Что он должен как минимум объяснить её шефу, что златовласка не прихехешница Занзаса, вскрывшая этот свой грязный секретик и укатившая в закат. А дальше…
Орегано не знает, что будет дальше. Не знает, о чем они с Савадой старшим говорят за закрытыми дверями, пока она сидит на диванчике рядом. Знает только одно — на сей раз Скуало выберет свою дорогу сам, перед этим подумав. Сейчас нет розовых очков и той подростковой дурости. Сейчас есть опыт и понимание, какое из зол можно выбрать. Во всяком случае, всё это есть хотя бы в теории. А на практике их ждет сильно уменьшившаяся стопка блинчиков.
Для начала тоже неплохо, верно?